Редакция novoetv продолжает разбирать значение переписки времен Великой Отечественной войны. Личные письма наиболее ярко отражают не только чувства и переживания, но и лишения, с которыми сталкивались авторы. Особенно остро это наблюдается в письмах осужденных.
Переписка в годы войны являлась единственной связующей нитью между людьми, разделенными колючей проволокой, средством восстановления душевного равновесия, возрождения ощущения семейного очага и просто нужности. Заключенным, которые часто попадали в лагерь за несовершенные преступления или по навету, важно было осознавать, что они не забыты, что их ждут и любят дома. Ограничение переписки в местах лишения свободы имело исключительно жесткие формы: разрешение на получение и отправку писем, их периодичность и объем корреспонденции были важным инструментом воздействия на осужденных со стороны администрации. В свою очередь, родные и близкие заключенных (особенно осужденных по «политическим» статьям) должны были считаться с тем, что переписка с лицом, отбывающим срок, рано или поздно привлечет внимание органов госбезопасности, а за этим могли последовать неприятности. Переписка в тюрьмах практически была запрещена, но арестанты обходили нормы законности всеми возможными способами. Не всем это удавалось, а кто был пойман “за делом”, сразу поплатились.
Формулировка «10 лет без права переписки» родилась не случайно. В Уголовном кодексе такой меры наказания не было, в приговорах ее не писали, но еще до войны (1937-1938 гг) родные больше 670 тысяч человек, расстрелянных без суда, услышали именно это. Только услышали: писать это запрещалось. Из лагерей родных ждали годами, иногда и всю жизнь. Когда мифические «десять лет» кончилась, в приемные НКВД, Сталина, Калинина и депутатов Верховного совета посыпались запросы о судьбе осужденных. Начальник 1-го спецотдела НКВД полковник Кузнецов был вынужден доложить наркому внутренних дел Берии в 1945 году: «…полагаю необходимым <…> впредь на запросы граждан <…> сообщать им устно, что их родственники, отбывая срок наказания, умерли в местах заключения НКВД СССР». До 1945 года органы ЗАГС не регистрировали смерти расстрелянных, о судьбе которых родственникам было сообщено в одной фразе. В 1955 году КГБ уточнил: в свидетельстве о смерти нужно ставить дату «в пределах десяти лет со дня ареста» и «причину смерти (приблизительную)». Чаще всего расстрел заменяли на воспаление легких или кровоизлияние в мозг.
Записки из арестантских «телячьих вагонов» выбрасывали часто. Для многих заключенных это был единственный способ дать знать родным не только о своем приговоре, но об аресте вообще. Человек, который поднимал арестантское письмо, автоматически становился преступником, поэтому многие из таких писем из страха сдавали в НКВД.
Найти нормативы лагерной переписки сложнее, чем ее саму. Рассекреченных и опубликованных приказов и циркуляров практически нет, исторических научных работ — тоже. В результате главным источником информации о переписке стала она сама.
Первое постановление о переписке выпустили в 1939 году. Какой она была до и после того? Кто учил цензоров и какие у них были инструкции? Как определялось допустимое количество писем? Мы не знаем. Возможно, документы об этом есть в архивах ФСБ, но туда не попасть. Оказываясь в лагере, человек становился физически зависимым: голод, холод, болезни, тяжелая работа, наказания и издевательства охраны. Переписка оказывалась одним из самых сильных средств психологического давления.
Бумаги в лагере не было почти никогда. В архивах и частных коллекциях сохранились записки на обоях, бланке кардиограммы, газетах, папиросной бумаге (она продавалась в тюремном ларьке), на носовом платке и даже на куске бересты. Творческая интеллигенция, сосланная в лагеря, несмотря на лишения хотела и работала: писатели продолжали писать, художники – рисовать. Так, домик рыбака в селе Просторное при отделении Карлага художница Ирина Борхман рисовала свиной кровью и тоненькой веткой. Борхман арестовали в сентябре 1941 года по национальному признаку (она была немкой) по обвинению в шпионаже и приговорили к 10 годам лагерей и пожизненной ссылке. Домой художница вернулась только в 1956 году. Много лет спустя в интервью Борхман рассказывала, что так же, кровью, в лагере делали все бытовые надписи.
Когда читаешь архивные письма, видишь: из письма в письмо заключенные пишут родным о несправедливости ареста, о своей невиновности, о честной работе на благо социалистической Родины. К слову сказать, многие даже после приговора оставались уверены в том, что Сталин не знает о перегибах власти на местах и оставались преданными вождю. В архивах много писем, отправленных в никуда: мужьям, которые давно расстреляны, детям, которые уже в детдоме, родным, место заключения которых неизвестно… Светлая память погибшим и большое восхищение людям, пережившим лагерные заключения и сумевшим продолжить жить и творить в мирное время!
Статья составлена из разных интернет-источников
https://novoetv.kz/2019/04/odna-na-vsex-voennaya-perepiska-nakanune-vov/
https://novoetv.kz/2019/04/odna-na-vsex-perepiska-vo-vremya-vov/
